Когда в 1985 году штурман-инженер Александр Веремиенко оканчивал ЧВАКУШ, он не знал, что предстоит ему работать... воспитателем

Судьба занесла на Дальний Восток, на авиабазу морской авиации Тихоокеанского флота «Николаевка», где уже десять лет трудится заместителем командира по воспитательной работе. Уральцев здесь на удивление много. И если верить на слово, служба в Приморье доставляет им радость и удовольствие. Ни о какой дедовщине в «Николаевке» не слыхивали, а вот о воспитании настоящему подполковнику было что рассказать.

— Воспитательная работа — вечный бой. Он ведется в мирное время и на войне, днем и ночью. Он никогда не кончается. В нем нет имитации, условностей. Он всегда настоящий. Особенность боя — в нем не гибнут, а рождаются люди. Духовное превосходство войск, как говорил маршал Жуков, также необходимо для победы, как и завоевания превосходства в воздухе, на земле и на море. Мы продолжаем эти традиции. Работаем с душами человеческими. Техника — неодушевленный предмет. Сломано что-нибудь — стоит себе в сторонке. А если у человека в душе что-то сломано, он идет ко мне. И надо его «чинить».

С какими только вопросами не обращаются: садик, школа, теща, роддом... Кого женить, кого крестить. Есть проблема — надо решать. Дверь открыта, и она не закрывается уже несколько десятилетий. С 1988 года «военным воспитателем» работаю.

— Какой у вас любимый педагогический прием, Александр Леонидович?

— Не для записи я бы вам сказал... (смеется). Прием обычный — вызвать на откровенный разговор, влезть в душу и помочь, чтоб и человеку стало хорошо, и у нас в части никаких проблем не было. Между тем, когда начинаешь проникаться проблемой, бывает, у самого сердце щемит...

— Личные, семейные вопросы тоже разбираете?

— А как же? Это ж ячейка общества, надо разобраться, что происходит. Расставить все точки над i.

— То есть волей-неволей копаетесь в грязном белье?

— Ой, еще хуже порой бывает! Помните, «Санта Барбара» шла по телевизору? Так вот — она рядом не стояла! Непросто бывает разобраться, но приходится. Работа есть работа.

— А дедовщина есть у вас?

— Пойдемте в казармы — посмотрите сами, как ребята живут. Три душевые кабины, горячая, холодная вода, трехразовое ресторанное питание. Пять первых, пять вторых блюд, семь закусок ежедневно.

Обязательный часовой послеобеденный отдых. Сейчас все идет к тому, что появятся даже штатные уборщицы.

— То есть щеткой зубной драить пол солдаты больше не будут?..

— Столько лет я в армии, никогда не видел, чтобы такой метод мытья пола кто-то практиковал. Обыкновенной шваброй помыли, все за собой убрали — все чисто, все довольны.

— Хотите сказать, что ситуацию с дедовщиной в армии кто-то специально нагнетает?

— Конечно. СМИ свой вклад вносят капитально. О достойном летчике редко когда рассказывает пресса. Конкретный солдат, который в мороз на границе стоит, бедный, — тоже не повод для публикации, потому что это обычные будни. А исключительный случай так распишут, что жить не захочется! Нет чтобы матери мерзнущего на посту солдата через газету донести, какой у нее сын хороший, как доблестно службу несет...

— Кому еще, по-вашему, выгодно сгущать краски, кроме СМИ?

— А кому выгодно, чтобы в России было побольше негативных моментов? Есть политические силы, которые вообще хотят армию перевести на контракт и упразднить срочную службу. Но это нереально в нашей стране. В северных регионах Приморья есть малонаселенные места. Туда ни один контрактник не поедет, какие деньги ему ни сули! Молодой человек хочет не только служить, но еще и личное время интересно проводить. Если он уедет туда — там будет только служба. С утра до ночи. А минимальный контракт — три года. Кто такое выдержит? Вахтовики-нефтяники и те через полгода меняются. Иначе с ума сойдешь.
А по поводу дедовщины можете смело написать: нет ее у нас! Ее и физически быть не может, потому что ребята все практически одного возраста. Некому права качать. Что новобранец ничего не соображает, что год отслуживший. Кто приходит балбесом с гражданки, тот и здесь таковым остается. Разве успеешь за год что-то исправить?

— Помимо балбесов, есть и другие категории: хлюпик, маменькин сынок. С ними как работаете?

— Хлюпики, как вы говорите, они хоть перевоспитываются. А вот моральные уроды... На каждого матроса заведено личное дело. Там все написано о жизни на гражданке: приводы в милицию, учет в наркодиспансере... Хорошо бы все с высшим образованием к нам шли, но ребята разные бывают. Один матрос, как свидетельствовало личное дело, три года ходил в третий класс и его не заканчивал... Но и к этому срочнику все относились нормально, глаза ему потихоньку на жизнь открывали. Как он нас потом перед дембелем благодарил за то, что человека из него сделали!

Начальник отделения противолодочного вооружения авиабазы 7062 подполковник Юрий Морозов вспомнил свою «воспитательную» историю:

— Был у нас один матрос... Ему собственная бабушка устроила «веселую» службу. У мальчика была дородовая травма — эпилепсия головного мозга. Во время приступов мозг его практически отключался. Так вот бабушка умудрилась заменить внучку историю болезни и отправила в армию, чтобы дитятко себя ущербным не чувствовало. Матрос этот не мог даже строем ходить, потому что координация нарушена. В итоге из-за него страдали все. В армии ведь как? Если кто-то «в ногу» не попал, всех возвращают и снова маршируют. Когда человек отличается в армии от других, у него мало друзей, круг общения ограничен. Над парнем посмеивались, подшучивали, но «темную» никто не устраивал. В конце концов, отслужил он, а когда увольнялся, сказал мне напоследок: «Товарищ командир, я здесь даже шагать научился!..» Что говорить? Конечно, понимал он свою ущербность. Раньше армия могла личность сформировать. На это было время — два года. За год не научить чему-то, не исправить, как многие бабушки надеются, невозможно.

P.S. Александр Веремиенко с благодарностью вспоминает челябинских наставников, в частности, своего первого командира Сергея Николаевича Ильичева. Очень жалеет, что училище — такая мощная кузница кадров — расформировано. «Кто будет после нас? Мы ж не вечные. На кого армию оставим?» — задается вопросами. Но они, похоже, уже стали риторическими.